Неточные совпадения
— Самодержавие имеет за собою трехсотлетнюю традицию. Не забывайте, что не истекло еще трех лет после того, как вся Россия единодушно праздновала этот юбилей, и что в Европе нет
государства, которое могло бы похвастать стойкостью этой
формы правления.
Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной
формой отрицания
государства.
Формы русского
государства делали русского человека бесформенным.
Отношения церкви и
государства есть одна из
форм отношения духа и кесаря, но уже в
форме исторической объективации.
Но бытие народов и
государств в истории не сохраняется вечно, в неподвижных
формах и границах.
Католическое обличье легенды мне представлялось второстепенным. «Великий Инквизитор» — мировое начало, принимающее самые разнообразные
формы, по видимости самые противоположные — католичества и авторитарной религии вообще, коммунизма и тоталитарного
государства.
Выражено в крайней
форме, но тут «нигилист» Писарев был ближе к Евангелию, чем «империалист», хотя бы и православный, считающий конечной целью могущество
государства.
Великая правда этого соединения была в том, что языческое
государство признало благодатную силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в мире (независимо от ее
формы).
Папоцезаризм и цезарепапизм были двумя
формами «христианского
государства», двумя ложными попытками власти этого мира выдать себя за христианскую, в то время как никогда не было сказано и предсказано, что религия Христа будет властвовать над миром, будет преследовать и насиловать (а не сама преследоваться и насиловаться).
Государство — языческого происхождения, и только для языческого мира оно нужно;
государство не может быть
формой христианской общественности, и потому католический папизм и византийский цезаризм — остатки язычества, знаки того, что человечество еще не приняло в себя Христа.
«Христианское
государство», делающее вид, что мир принял христианство и что христианская власть господствует над миром, во всех своих
формах было исторической сделкой христианства с язычеством.
Убежденный, что будущее, во всяком случае, принадлежит ему, буржуа уже не довольствуется тем, что у него есть
государство, которое не даст его в обиду, но начинает рассуждать вкривь и вкось о
форме этого
государства и признает законною только ту
форму, которая ему люба.
— Он не столько не удовлетворяется, сколько стремится облечь их в умственную
форму и, так сказать, оправдать их перед мыслию свободною и самодеятельною. В естественном праве Гегель требует, чтобы вместо отвлеченного способа созидать
государство понимали это
государство как нечто рациональное в самом себе, и отсюда его выводами были: повиновение властям, уважение к праву положительному и отвращение ко всяким насильственным и быстрым переворотам.
Но если так, и справедливо то, что христианство несовместимо с
государством, то, естественно, является вопрос: что нужнее для блага человечества, что больше обеспечивает благо людей: государственная
форма жизни или разрушение и замена ее христианством?
Одни люди говорят, что нужнее для человечества
государство, что уничтожение государственной
формы повлекло бы за собой уничтожение всего того, что выработало человечество, что
государство как было, так и продолжает быть единственной
формой развития человечества и что всё то зло, которое мы видим среди народов, живущих в государственной
форме, происходит не от этой
формы, а от злоупотреблений, которые могут быть исправлены без уничтожения, и что человечество, не нарушая государственной
формы, может развиться и дойти до высокой степени благосостояния.
Одно состояние, нажитое торговлей предметами, необходимыми для народа или развращающими народ, или биржевыми операциями, или приобретением дешевых земель, которые потом дорожают от нужды народной, или устройством заводов, губящих здоровье и жизни людей, или посредством гражданской или военной службы
государству, или какими-либо делами, потворствующими соблазнам людей, — состояние, приобретаемое такими делами не только с разрешения, но с одобрения руководителей общества, скрашенное при этом показною благотворительностью, без сравнения более развращает людей, чем миллионы краж, мошенничеств, грабежей, совершенных вне признанных законом
форм и подвергающихся уголовному преследованию.
Сущность общественного жизнепонимания состоит в перенесении смысла своей личной жизни в жизнь совокупности личностей: племени, семьи, рода,
государства. Перенесение это совершалось и совершается легко и естественно в первых своих
формах, в перенесении смысла жизни из своей личности в племя, семью. Перенесение же в род или народ уже труднее и требует особенного воспитания для этого; перенесение же сознания в
государство уже составляет предел такого перенесения.
Так это и было и есть в действительности при известных
формах совокупностей, в семье или племени, безразлично от того, что чему предшествовало, или в роде и даже в патриархальном
государстве.
Если человек, вследствие выросшего в нем высшего сознания, не может уже более исполнять требований
государства, не умещается уже более в нем и вместе с тем не нуждается более в ограждении государственной
формой, то вопрос о том, созрели ли люди до отмены государственной
формы, или не созрели, решается совсем с другой стороны и так же неоспоримо, как и для птенца, вылупившегося из яйца, в которое уже никакие силы мира не могут вернуть его, — самими людьми, выросшими уже из
государства и никакими силами не могущими быть возвращенными в него.
— Нет, оно более чем одной только
формы утверждения законов касается, — возразила ему Елена, — а потому я все-таки буду держаться моего определения, что законы суть договоры [Законы суть договоры — юридическое и социологическое учение, возникшее в XVIII веке и разрабатывавшееся передовыми мыслителями своего времени — Беккариа, Руссо и другими.]; и вообразите, я родилась в известном
государстве, когда договоры эти уже были написаны и утверждены, но почему же я, вовсе не подписавшаяся к ним, должна исполнять их?
— Первая, самая грубая
форма войны — есть набег, то есть когда несколько хищных лентяев кидаются на более трудолюбивых поселян, грабят их, убивают; вторые войны государственные, с целью скрепить и образовать
государство, то есть когда сильнейшее племя завоевывает и присоединяет к себе слабейшее племя и навязывает
формы жизни, совершенно не свойственные тому племени; наконец, войны династические, мотив которых, впрочем, кажется, в позднейшее время и не повторялся уже больше в истории: за неаполитанских Бурбонов [Бурбоны неаполитанские — королевская династия, правившая Неаполитанским королевством в 1735—1806 и 1815—1860 годах.] никто и не думал воевать!
Итак, это не фраза, что откуп составляет
государство в
государство, что он поставляет себя вне законов: не только сами откупщики, но и те, кому следует наблюдать за ними, «смотрят на распоряжения, касающиеся откупа, как на одну лишь
форму, не требующую действительного исполнения»!
Для демократической религии человекобожия
государство есть высшая
форма жизни, — лжецерковь.
Германский национал-социализм до своей окончательной победы был одной из
форм народничества, противополагающий органический и коммюнотарный характер народной общественной жизни формальной организации
государства, он стоял за Gemeinschaft против Gesellschaft.
Последствием этого была не только сакрализация, но и настоящее обоготворение исторических объективации — церкви, как социального института, теократического
государства, закостенелых
форм быта.
Государство подвержено страстям — страсти властолюбия и тиранства, страсти к могуществу, и притом
государство во всех
формах.
Но религиозная идея царства вылилась в
форму образования могущественного
государства, в котором церковь стала играть служебную роль.
Это есть трансформация идеи Иоанна Грозного, новая
форма старой гипертрофии
государства в русской истории.
Дух и духовность совсем не есть подчинение в этом мире объективированному порядку природы и общества и сакрализация установившихся в этом мире
форм (внешней церковности,
государства, собственности, национального быта, родовой семьи и пр.).
Есть две
формы буржуазности: есть буржуа солидный, сидящий на принципах, моралист, не дающий никому дышать, занимающий высокое положение в обществе, иерархический чин, он может быть и монахом-аскетом, и академиком, и хозяином и правителем
государства, и есть буржуа легкомысленный, прожигатель жизни, испытывающий веселье небытия.
Потом расспрашивал он врача, доволен ли отпускаемыми припасами, не нужно ли ему чего, и, когда Антон успокоил его на счет свой, завел с ним беседу о состоянии Италии, о папе, о политических отношениях тамошних
государств и мнении, какое в них имеют о Руси. Умные вопросы свои и нередко умные возражения облекал он в грубые
формы своего нрава, времени и местности. Довольный ответами Эренштейна, он не раз повторял Аристотелю с видимым удовольствием...
Отуманенные французскими идеями и ходившими в то время на западе десятками, одна другой несуразнее, политическими теориями, сами лично они добивались изменения
формы правления, хорошо зная всю суть причин наступившего междуцарствия — этой, повторяем, неслыханной в истории
государств борьбы из-за отречения от власти, между двумя рыцарями без страха и упрека, стоявшими около опустелого трона.
В семье есть тяжесть благоустройства и безопасности, страх будущего, бремя, так же как в других
формах приспособления — в
государстве, в хозяйстве, в позитивной науке.
Отсюда вражда к
форме, к формальному началу в праве,
государстве, нравственности, искусстве, философии, религии.
Дальновидный и проницательный, он хорошо понимал, что при настоящем положении правительства, как и в предшествующее царствование, на внутренние неурядицы в
государстве, проявлявшиеся даже в
форме диких зверств сумасшедшей помещицы, администрация могла безнаказанно смотреть сквозь пальцы, так как внимание правительства было отвлечено внешними делами.
Новый «социалистический» мир отменил
государство, расчленил Россию, превратил нашу родину в кучу мусора и надругался над патриотическим чувством, над национальной честью и достоинством в
формах еще невиданных в истории.
И вполне возможно, что единство обществ и
государств в новое средневековье выльется в
формы монархические.
Бытие
государства (независимо от
формы правления) имеет объективные, космические, в конце концов божественные основы.